для вас!

[nnnnn]

Привет! Ты сегодня вечером свободен? — спросила меня сокурсница, внезапно подняв взгляд от толстенной книги, которую только что внимательно читала.
Ее вопрос застал меня врасплох. Во-первых, я сегодня действительно был свободен, настолько свободен, что просто хотелось удавиться. Впереди меня ждал пустой и скучный вечер наедине с бутылкой виски и очередной книгой из серии «Преступления и ужастики карманного формата». И все из-за своей собственной глупости — серьезно (как окажется потом, навсегда) поссорился со своей девушкой, впал в депрессию и отказался идти на день рождения к другу, который не замедлил немного обидеться.
Во-вторых, именно эта сокурсница слыла самой некрасивой и самой странной девушкой на нашем факультете, и я никак не мог предположить, что ее вообще интересуют такие увлекательные занятия студентов, как пьянство, легкий флирт и так далее. У нее было несколько таких же странных и некрасивых друзей, с которыми она вела длинные беседы, уединившись где-нибудь на дальних рядах лекционного зала. Что ее заинтересую я — это было вообще из области невероятного.

Ну что ж, подумал я, дама просит — отчего же не ответить взаимностью. Я изобразил на лице понимающую улыбку, и, отчетливо сознавая, что выгляжу как полный идиот, попытался сказать как можно непринужденнее:

— Для тебя я всегда свободен!

К сожалению, получилось слишком громко — в нашу сторону тут же обернулись несколько человек и один из них Санек, мой приятель и собутыльник, даже присвистнул:

— Ого! Олег, ты силен!

Я злобно уставился на него, желая, чтоб он провалился как можно глубже и дальше и одновременно понимая, что он не виноват. Я сам бы реагировал точно также, увидев, как он назначает Василисе свидание. Да, даже имя у нашей сокурсницы было странное . За глаза мы звали ее Васей.
Василиса не удивилась, она даже не заметила ни реплики Санька, ни моего злобного взгляда. Просто кивнула, как бы отметив для себя что-то, и сказала:

— Олег, ты не мог бы помочь мне сегодня вечером? (Санек тут же скорчил понимающую рожицу, мол, знаем мы, что за помощь…тоже мне, юморист).

— С удовольствием, — ответил я, стараясь не обращать на него внимания.

— Тогда давай встретимся после лекций? У скамеечки, под березой, ладно?

На нас пялились уже все, кто находился в зале. Я почувствовал, что впервые за долгое время начинаю краснеть, поспешно кивнул и быстро прошел на свое место, рядом с Саньком.

— Гы, — сказал он.

— Дурак, — сказал я.

Она ждала меня у скамейки около получаса. После лекций я совершенно забыл о том, что должен был с ней встретиться, и пошел было пить пиво с Саньком, который, кстати, и напомнил мне о моем свидании. Я торопливо допил пиво и побежал, провожаемый ухмылкой друга.

— Извини, я опоздал, надо было на кафедру зайти, — соврал я, стараясь сдержать пивной запах.

— Ничего, — произнесла она, — я пока книжку читала.

— Что за книжка, — я попытался компенсировать опоздание интересом, проявленным к ее книге. Василиса протянула мне увесистый том. Я прочитал название, написанное готическими буквами: «Драконы. Их виды, история и места обитания».
О, девушка тонкий ценитель фэнтези… Я кивнул с видом знатока, вернул книгу и спросил:

— И как я могу тебе помочь?

— Проводи меня сегодня, — сказала она и порозовела.

— До дома?

— Нет. В другое место. Это не очень далеко, несколько станций на электричке от К. вокзала.

— Ладно, поехали.

Все-таки не скучный вечер в одиночестве, хоть как-то развлекусь и отвлекусь от недавней ссоры. А может, и соблазню ее, цинично подумал я, разглядывая свою некрасивую собеседницу. По дороге на вокзал я купил себе пива и соленых орешков, а ей газировки и шоколадку. Она опять порозовела, а я подумал, что шоколад ей, мягко говоря, будет не очень полезен. Сквозь тонкий слой пудры на щеках и на носу проглядывали мелкие прыщики. Я с тоской подумал о своей девушке, которая, к сожалению, уже стала бывшей. Я знал, что мы никогда не помиримся.
Я вспомнил ее гладкую кожу и вдруг в первый раз за все время с момента нашего знакомства подумал, что, возможно, если бы она была не так красива, я бы ее не полюбил (хотя ведь тогда это была бы уже не она, наверное). Я ужаснулся этой мысли и предположил, что, может быть, я моральный урод, ведь нельзя же ценить в человеке только внешние качества. Хотя она была не только красива, но и умна. Была бы чуть глупее, подумал я, мы бы вчера не поссорились.
Василиса была молчаливой спутницей. В электричке она уселась напротив меня и уткнулась взглядом в книгу. Она не читала, я сразу это понял — просто от смущения уперлась глазами в одну строчку, как будто спряталась за забором из букв.
Я потерял надежду на разговор и опять погрузился в воспоминания, меланхолично потягивая пиво. Я допивал уже третью бутылку, когда Василиса вдруг подняла взгляд, и, видимо, справившись со смущением, спросила:

— Тебе не интересно, куда мы едем?

— Ну что ты, мне очень интересно, — возразил я, — но ведь ты читаешь, я не хочу тебя отвлекать.

Я хотел ее немного смутить, но ничего не получилось. Она смотрела мне в глаза и не краснела. — Так куда же мы едем? — поинтересовался я, хотя, в сущности, мне это было безразлично. Да хоть черту на рога, лишь бы развлечься. Правда, при мысли о том, что, возможно, придется идти пешком, мне стало немного скучно — пиво вообще располагает к лени.
Василиса предложила мне кусочек шоколадки. Я отказался и хотел открыть четвертую бутылку пива, но передумал и сыпанул в рот горсть орешков.

— Нам выходить через одну станцию, — сказала Василиса, — а потом пешком.

О, нет, подумал я, только не это!

— Может, там какой-нибудь автобус ходит?

— Ходит, но только до десяти вечера, и мы на нем поедем. Но потом все равно надо идти пешком.

Наконец я действительно заинтересовался нашей поездкой.

— И зачем мы туда едем?

— Я тебе на месте скажу. Я тебя попросила со мной поехать, потому что одной страшно, а ты вроде не трус.

Это мне польстило. Я хотел спросить, почему она думает, что не трус, и начал было:

— Василиса, а почему…

Но она перебила меня и сказала с улыбкой:

— Можешь звать меня Васей.

Я тоже улыбнулся. Девушка вдруг показалась мне привлекательной. В самом деле, и почему признаком красоты обязательно должна быть худоба, мраморная кожа и светлые волосы? И вместо того, чтобы задать свой вопрос, я сказал:

— А тебе идет, когда ты улыбаешься.

Она опять смутилась и улыбка исчезла.
Тут я почувствовал, что пиво требует, чтобы я прошел в тамбур и в который раз обозвал себя идиотом — мог бы и не пить в электричке.

— Я сейчас приду, — глупо сказал я, вставая.

Она кивнула, глядя в пол.
В тамбуре было накурено, стояли какие-то пьяные красноглазые подростки с гитарой, которую они положили на пол и играли на ней в карты. «Скользкий инструмент труба», — вспомнил я фразу из анекдота, — «карты соскальзывают»…
Когда я вышел из межвагонного пространства, мне показалось, что тинейджеров поубавилось. И точно — двое вошли в вагон и, по закону подлости, сразу же стали приставать к Василисе. Один отнял книгу, другой уселся рядом и пытался ее обнять. Мне ничего не оставалось делать, как сыграть банальную роль рыцаря. Я незаметно подошел и положил руку на плечо тому, который уселся рядом с девушкой.

— Парень, отстань от нее.

Реакция была довольно предсказуема — он не смог удержать в пьяном мозгу сразу две мысли и повернулся ко мне, сразу же забыв про Василису.

— Иди ты нахх, — сказал он. Эту фразу я предвидел, и ждал продолжения, готовясь опередить неизбежный удар в морду.

— Отвали от него, — сказал второй, заступаясь за своего приятеля по принципу «наших бьют, спешу помочь».

Я миролюбиво сказал:

— Отстаньте от девушки, — и добавил, — тогда я вас не трону.

Ну разумеется, последняя фраза их взбесила. Первый выстрелил кулаком мне в лицо, я поставил блок и одновременно ударил в живот второго. Он отлетел на соседнюю лавку. Тогда я вытащил в проход первого и вывернул ему руку, а потом отшвырнул прямо на его приятеля. Да, даже в нетрезвом состоянии я был опасен для таких вот недоумков. Сказывались упорные тренировки в секции айкидо, бег по утрам и решительный отказ от сигарет на первом курсе.
Почему-то компания из тамбура не спешила на помощь своим друзьям. Скорее всего, они просто не заметили их отсутствия. Интересно, сколько литров водки пришлось на каждого, подумал я, оттаскивая расслабленных приятелей подальше от нашей скамейки. Ведь очухаются и опять пойдут драться, вот что обидно, поговорить спокойно не дадут.

— Может, пойдем в другой вагон? — спросил я у Василисы, которая все еще испуганно смотрела на нашу драку, вернее, на одностороннее избиение.

Она кивнула и взяла свою книгу.

— Здорово ты их, — сказал она, когда мы перешли в другой вагон.

— Да если бы они поняли хоть что-то, — я безнадежно махнул рукой. — Ведь их сейчас можно даже с поезда сбросить, и ничего им не будет. И ничего не поймут.

Василиса смотрела на меня, словно в первый раз меня увидела. Потом вдруг сказала:

— Ты пиво свое забыл. Пойду заберу.

— Да черт с ним, с пивом, — сказал я. — Куда ты собралась, там же эти два придурка сейчас в себя приходят.

— А, ну да, — она улыбнулась, — рыцарь ты мой в джинсовых латах.

Что такое латы, я знал приблизительно, поскольку в музеи ходить не любил и историей не очень интересовался. Что они точно не джинсовые, я знал наверняка. Чувство юмора Василисе явно было не занимать.
Мы вышли на полустанке, название которого я сейчас даже не помню. Уже начинало темнеть.
Мы ждали автобуса полчаса. Я купил у одиноко стоявшей торговки несколько пирожков и пластиковую бутылку с компотом.

— С чем пирожки? — спросила Василиса.

— С котятами, — буркнул я, сильно подозревая, что не так уж я и неправ. Начинка пахла очень странно.

— Ага — их ешь, а они мяукают, — продолжила Василиса.

Этого я еще не слышал и хихикнул, чуть не подавившись пирожком.
Автобус был старенький, обшарпанный. Он мог рассыпаться на запчасти в любой момент, но именно такие автобусы я очень любил. Они напоминали мне счастливое детство, проведенное у бабушки в подмосковном пыльном городишке, где кирпичные дома стояли вперемешку с деревянными. Мы вышли на десятой остановке, в какой-то глухой и забытой местности. Автобус пошел на разворот прямо на пыльной обочине. Видимо, это был конец маршрута.
К дороге прижались несколько деревянных домов, за которыми стеной стоял лес. За время езды на автобусе стало еще темнее и лес казался полностью черным. Мне вдруг показалось вполне возможным, что целью нашего пути может быть шабаш ведьм. Впрочем, судя по названию книги, это будет, скорее всего, шабаш драконов.
Над лесом висела полная луна, белая на фоне серого неба. Весь мой хмель куда-то улетучился. Чтобы скрыть свою неуверенность, я с бодрым видом сказал:

— Здорово здесь.

— А мне страшно, — сказала Василиса, — но все равно — пойдем.

И мы пошли в лес. В него не вело никакой тропинки. Видимо, здешние жители лес не жаловали и ходили только от дома к автобусу и обратно. Василиса шла очень уверенно, словно по знакомому маршруту и мне вдруг пришло в голову, что она здесь не в первый раз.

— Ты ведь здесь не в первый раз? — спросил я.

— Да. Только первый раз я была здесь днем. Днем совсем не страшно.

Она внезапно остановилась, повернулась ко мне и спросила:

— Олег, ты еще не жалеешь, что пошел со мной. Я обещаю, что никакой опасности для тебя здесь нет, но если тебе страшно, мы не пойдем. Тем более что здесь и правда жутковато.

Да, меня грызли сомнения. Я уже не хотел никаких приключений. Я был изнеженный и трусливый городской мужчина. Я не боялся ходить ночью по темным улицам, не убегал ни от двоих, ни от пятерых человек, даже если они были с ножами, но в лесу мне стало страшно. Лес — это не город. Лес — это непонятно, это прошлые века, это лешие и желтоглазые совы, которые с уханьем проносятся у тебя над головой, это я знал из детских сказок и фильмов.
Видимо, я долго молчал. Василиса печально смотрела на меня снизу вверх. Она была ниже меня примерно на голову; когда-то это был еще один, по моему мнению, недостаток — маленький рост. Я посмотрел в глубину леса, где между деревьев не было просвета, и вдруг понял, что если мы сейчас повернем обратно, я этого себе никогда не прощу и буду жалеть об этом всю жизнь.

— Ерунда, — сказал я храбро, — просто я вспоминал, когда последняя электричка. Пойдем.

Я взял ее за руку и решительно пошел вперед. Василиса остановила меня.

— Олег, — серьезно сказала она, — мы вернемся только утром.

Она шокировала меня второй раз за день. Я смог только глупо спросить:

— А где мы будем спать? — , хотя уже мог предположить, что и спать нам не придется.

— Мы не будем спать, — подтвердила мои опасения Василиса, — Завтра суббота, за два дня успеешь выспаться. — И добавила, — ты извини меня, Олег, что я тебя в такую авантюру втянула, но ты действительно был единственным, на кого я могла положиться. Даже если мы не пойдем, я все равно твоя должница на всю жизнь.

Не люблю разговоров про долги.

— Пойдем, — сказал я с притворной грубостью. — Раз приехали, нечего раздумывать.

Мы шли долго, без тропинок, по высокой майской траве. Как же я устал от этой ходьбы! Я постоянно спотыкался о корни деревьев, еле успевал уворачиваться от веточек, которые так и норовили выколоть мне глаза, отмахивался одной рукой от каких-то мошек. Другой рукой я крепко держал руку Василисы, которая шла впереди и почти тащила меня за собой.

— Васенька, — взмолился я полушутя, полусерьезно, — давай отдохнем. Я вот сейчас подохну прямо на этой тропинке, кто тогда тебя будет охранять?

— Олежек, — в тон мне ответила Вася, — нельзя нам останавливаться, времени нет. Придем — отдохнешь (куда придем? — подумал я, но спросить уже не было сил).

Наконец мы пришли. Весь мой бег по утрам, кефир вечером и айкидо оказались бесполезными в лесу. У меня закружилась голова, наверное, в первый раз в жизни. Весьма неприятно. Мы вышли на небольшую полянку, и я вздрогнул от неожиданности — луна уже обрела неописуемо желтый цвет, какой всегда бывает в полнолуние, и заливала пространство между деревьями странным светом. Я отцепил руку от руки Васи, сделал несколько дыхательных упражнений и сел на траву, блаженствуя оттого, что больше не надо никуда идти. Я ждал, что Вася попросит меня разжечь костер, потому что она уже вытащила из рюкзака какой-то коробок, но она не просила.
Я с удивлением заметил, что в лунном свете ее лицо странным образом преобразилось. Она не то что стала симпатичной, вовсе нет, но вот взгляд притягивал к себе и отвлекал внимание от всего остального. В ее глазах отражалась луна, а темные волосы казались золотыми.

— А теперь послушай меня, — сказал она тихо, открывая книгу, — хотя нет, подожди. Ты английский знаешь?

— Да, конечно, — сказал я, — а что?

— Тогда прочитай вот это.

Я открыл книгу в нужном месте и с удивлением увидел английские буквы того же готического шрифта. Странно, ведь название было на русском. Я заложил пальцем страницу и немного пролистал книгу. Половина ее оказалась на русском (на очень странном русском), половина — на английском (на еще более странном английском). Я вскоре понял, что не понимаю ничего из написанного.
Я попробовал прочесть то место, которое мне показала Вася. Это был русский. На второй строчке я споткнулся, тупо перечитал все сначала несколько раз, и опять ничего не понял.

— Что это за тарабарщина? — спросил я, отдавая книгу.

— Древнерусский.

— А то, где не на русском?

— Староанглийский, — ответила Вася невозмутимо.

— Кошмар! Как ты ЭТО читаешь? — ужаснулся я.

— Да тут, в общем, ничего сложного, — ответила она, — дело привычки.

— Ничего себе у тебя привычки. А почему название на обложке нормально можно прочесть?

— Обложку сделал мой отец. Стилизация под старину, — гордо сказала она.

— Да уж, действительно старье.

— Не старье, а раритет. Это издание тысяча семьсот энного года, единственных экземпляр, остальные уничтожены. Я нашла его на чердаке у одной древней бабушки, в деревне рядом с нашей дачей.
Я уже устал удивляться. Такого вечера у меня еще никогда в жизни не было. В глухом лесу, вдвоем с некрасивой девушкой, превратившейся вдруг в таинственную незнакомку, читаем какую-то древнюю книгу…Слишком неправдоподобно. Интересно, почему никто в университете не заинтересовался, ЧТО именно она читает. Ведь за эту книгу, наверное, некоторые ценители раритетов убить могли бы.

— А не боишься ее в университет носить? Ведь могут и отнять. Она, наверное, дорогая?

— Она не дорогая, а бесценная. А носить не боюсь. Во-первых, читаю я другую книгу, а во-вторых, никому не интересно не только то, что я читаю, но и вообще само мое существование.

Она была права, но я счел нужным возмутиться.

— Неправда!

— Правда, — улыбнулась она. — Я некрасивая, но не глупая. И вообще, мы отвлеклись. Давай я тебе почитаю. Это очень интересно. Я попробую с ходу переводить на современный язык.

Странно, теперь она никуда не спешила, хотя еще недавно неслась вперед и тащила меня за собой. Я приготовился слушать. Василиса открыла книгу на середине и начала читать:

— «И немного о видах драконов (иначе: змей крылатый, огнедышащий), а существует их великое множество, среди которых выделить можно четыре: крылатые, огнедышащие, крылато-огнедышащие (и среди них одно- и многоглавые) и одноглавые бескрылые неогнедышащие. Покрыты драконы гладкой блестящей чешуей. У самого большого дракона (см. баснь о Змее-Горыныче), чешуя была похожа на множество щитов воинских, собранных воедино, так велик был этот дракон. Погублен был он богатырем великим при помощи меча-кладенца.
Крылато-огнедышащие драконы обычно злы и очень коварны, одним из них спалено было дотла большое село Негуляевка Погубеевского уезда. Одноглавые же и неогнедышащие, наоборот, дружелюбны и покладисты. История знает несколько случаев приручения таких драконов человеком. Вот несколько примеров тому…»

Она перелистнула несколько страниц и продолжила:

— «Сейчас почти все виды драконов исчезли, к сожалению. Кроме очевидного зла, как-то: пожары в деревнях, уничтожение урожая, утаскивание молодых девушек и поедание сильных воинов, драконы несли также и добро, они были необходимы. Людям всегда было известно, что когда исчезнет последний дракон, их покинет счастье и удача. Поэтому, хотя люди и стремились оградить себя от возможных несчастий, причиной которых были драконы, они боялись убить последнего из них.
Но при царе (здесь неразборчиво) началась серьезная охота на драконов, поскольку участились случаи налетов на деревни и поля. К сожалению, уничтожив всех огнедышащих и крылатых драконов, люди также, не заметив, истребили и безобидных, одноголовых и неогнедышащих. Именно они несли людям удачу.
Но истребили не всех. Остался один, последний, дракон. Я видел его, поскольку мой дед научил меня, как можно его встретить. Да, теперь это сложно.
Я хочу записать это, потому что после меня должен остаться человек, который сможет найти последнего дракона. Срок его жизни долог, до нескольких тысяч лет, но и он может умереть. Спасти последнего дракона от смерти может добро и одно слово, которое нужно будет произнести в определенный момент.»

— Дальше тебе будет неинтересно, там вычисления и заклинания, — сказала Василиса и сказка вдруг оборвалась.

Я с трудом вернулся в реальность. Когда она читала, я погрузился в какое-то странное состояние — словно вышел в другое измерение. Я был вполне готов к тому, что вот сейчас на поляну, залитую лунным светом, выпорхнет неогнедышащий крылатый дракон (почему-то к бескрылым я доверием не проникся).

— И ты хочешь спасти последнего дракона? — спросил я, хотя знал ответ.

— Ну конечно! Ведь до меня это уже сделали несколько человек. Это несложно, просто надо преодолеть страх. Мы с отцом, он у меня историк и филолог, правда не по профессии, а по призванию, перевели текст, расшифровали вычисления, установили год издания книги. Это тоже было несложно, только немножко утомительно. И получилось, что шанс спасти последнего дракона будет именно этой ночью. Да, уже скоро, — сказала Вася, взглянув на часы, — сейчас полночь, значит — через два часа.

Сгущался туман и я начал замерзать даже в теплой ковбойке и джинсовой куртке.

— Давай разведем костер? — попросил я.

— Нельзя, пока нельзя. Потом будет и костер, и еда, и здоровый сон.

Я смирился и решил задать недавно возникшие и мучившие меня вопросы.

— Вася, а что, если бы я сегодня не пришел? А если бы не смог пойти (о том, что я мог просто не согласиться, я даже не подумал — я уже забыл обо всем, кроме нереальности вокруг нас)?

Она ответила не раздумывая:

— Тогда я пошла бы одна, вот и все.

— А если этот дракон же умер? А если мы не сможем его спасти? Что тогда?

— Он не умер и мы сможем. Только сначала нужно кое-что сделать. Помоги мне.

Эти два часа ожидания пролетели незаметно. Мы обводили поляну каким-то шнуром, жгли над свечой какую-то ароматную бумагу, выгоняли из дупла дуба желтоглазую сову, которая дико ухнула и стремительно улетела прочь. Таких ощущений я не испытывал даже после хорошей дозы травки, которой меня угостили еще давно у кого-то на квартире.
Ровно в два часа ночи прилетел последний дракон. Он погнал волну по траве и затормозил перепончатыми лапами, потом сложил крылья и приблизился к нам. Я ожидал, что он будет даже чуть-чуть побольше. Размером он был с небольшой джип, «Чероки», к примеру, тело было покрыто блестящей чешуей, а голова — нежным пухом. Крылья были кожистые. Смотрелось это изумительно.

— Добро тебе, последний дракон, — сказала Василиса.

— Добро тебе, — повторил я.

Дракон шумно выдохнул и сказал.

— И вам добро, люди. Вы пришли сказать мне Слово?

— Да, дракон.

— Меня зовут Виранн.

— Виранн, мы хотим, чтобы ты жил. Позволь сказать тебе Слово.

— Да. Скажи его.

Василиса подошла к дракону и шепнула ему в ухо. Потом отошла. Дракон встряхнулся и повеселел.

— Спасибо, — сказал он.

Видимо, текст был определен заранее и слова были проверены веками. Я благоразумно молчал, боясь встрять в разговор и этим все испортить. Но дракон обратился ко мне.

— Подойди ко мне, человек. — Он слегка выделял букву «о», как вологодский житель.

Я медленно подошел. От дракона приятно пахло костром и свежей травой. Видимо, он не был хищным.

— Знаешь ли ты Слово?

— Нет, дракон. Я здесь как друг, но слова я не знаю.

— Жаль. Я хотел бы услышать его и от тебя. Но ничего, все равно и тебе спасибо.

Потом он посерьезнел и посмотрел на Василису.

— Знаешь ли ты, что должна отдать мне книгу?

— Да, Виранн. Возьми.

Дракон сжал книгу лапой и расправил крылья, а потом опять их сложил.

— Вы ведь знаете, люди, что теперь вы можете задать мне три вопроса. Я готов ответить на них.

Я этого не знал

— Где ты живешь, если это не секрет? — это был первый вопрос. Он вырвался у меня совершенно случайно, но это было действительно то, что я хотел знать.

— Вы зовете это четвертым измерением, — ответил Виранн, царапнув лапой землю, — увы, мне пришлось перейти туда, жить здесь стало слишком опасно и вредно для моего здоровья.

— Ты будешь жить вечно? — спросила Василиса.

— Нет, но мне на смену придут другие драконы. Правда, это будет не скоро. Они еще не появились на свет. Мне придется долго ждать, прежде чем я смогу обрести покой.

Третий вопрос мы так не задали. Их было у нас слишком много. Дракон мог ответить на любой из них, но мы не спросили. Ответы на некоторые вопросы мы просто боялись узнать. И к тому же, никому из нас не хотелось быть несправедливым по отношению к другому, задав второй вопрос.
Дракон грустно помолчал, потом сказал:

— Да, я знаю, вы не хотите спрашивать. А я не могу вас ничем отблагодарить, кроме моих ответов . И, увы, я должен лететь. Прощайте, люди. Добро вам.

Не сговариваясь, мы подбежали к нему и обняли за чешуйчатую шею. Потом отошли и молча смотрели, как он взлетает, сверкая чешуей в лунном сете, и, поднимаясь выше, тает в воздухе.
Дракон улетел. Я вдруг почувствовал на щеке что-то мокрое. Лизнул — соленое. Я не плакал уже давно. Василиса обняла меня и уткнулась лицом мне в плечо. Так мы и сидели, пока не замерзли настолько, что начало сводить руки.

— Давай разведем костер, — сказал я шепотом.

— Давай.

Мы развели костер и уснули возле него. Мне снился дракон с мягким пушком на голове, он летел и сверкал чешуей. В этом сне я был самым счастливым человеком на свете.
Утром мы проснулись одновременно. Оказывается, мы лежали, обнявшись и прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Костер давно потух , волосы и одежда были мокрые от росы. Мы долго лежали молча, наблюдая восход. Когда солнце взошло, я сказал Василисе:

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответила она и улыбнулась. За ночь она сильно изменилась. Волшебным образом стала почти красавицей. Но я понял это краем сознания, моя система ценностей изменилась. Я понял, что люблю ее и любил бы независимо от ее веса, роста и цвета волос. Любил бы и все. И еще я понял, что я счастлив. Ведь я видел последнего дракона.

Вот, собственно, и все, что я хотел рассказать. Мы вернулись домой на первой электричке, выспались, а потом целый день бродили по вечернему городу, еще не поверив до конца в то, что произошло прошлой ночью. Я и сейчас не совсем в это верю. И моя жена Василиса тоже.

Я знаю, что и вы не поверите, но это неважно. Ведь последний дракон спасен. И люди не потеряли свой шанс на счастье.

спать. как он спит так и я.)

[nnnnn]

Засыпай, до рассвета осталось чуть-чуть
Ты устала, и надо поспать
Уходи в царство снов, обо всём позабудь
И душа перестанет страдать
Лунный свет из окна на холодных камнях
Потускневшим блестит серебром
Засыпай, пусть уйдут от тебя боль и страх
И неважно, что будет потом.

Пусть присниться тебе голубая река,
Кони в сумерках на берегу
И дорога, что лентой уходит в закат
Я чудесный твой сон сберегу.
Не тревожься, пусть снятся тебе острова
Из цветов в океане травы
Пусть сплетаются в песню простые слова
Песню леса и новой листвы.

Первый раз я жалею, что я не колдун
Я бы в птицу тебя превратил
И отправил туда, где тебя не найдут
От врагов, и от смерти укрыл
Но сейчас я могу только песню сложить
Подарить тебе дивные сны
Остаётся недолго на свете нам жить
Мы сейчас так друг другу нужны…
Я вплету в твои сны отражение звёзд
Из серебряной чаши с водой
Ты пройдёшь по дорогам видений и грёз
Что волшебной встают чередой…
Но, светлеет восток и исчезла луна
Гаснут звёзды в небесной дали
Скрип замка разобьёт мир волшебного сна.
Просыпайся. За нами пришли.

[nnnnn]

Я закрою свой маленький дом
Погашу на окне огонь
По дороге, под мелким дождём
Унесёт меня чёрный конь
Будет долгий путь в никуда
Ливень смоет мои следы
Но высокая в небе звезда
Сохранит меня от беды

Ты не знаешь, как трудно мне
Посреди лесной темноты
В напряжённо-глухой тишине
Слушать ночь – не идёшь ли ты
Ты прости, я устала ждать
Одиночество тяжкий груз
Ухожу я тебя искать
И домой не скоро вернусь

Это ветер пришёл за мной
Дождь по крыше шуршит «Пора»
Плащ мелькнёт крылом за спиной
Я не в силах ждать до утра
Знаю, время моё пришло
Через миг я буду в седле
Но пока дом хранит тепло
Ещё тлеют угли в золе

На пригорке, сдержав коня
Напоследок я оглянусь
Слышишь, Странник, прости меня
Я сюда нескоро вернусь
Если мы разойдёмся в пути
Если нас разделят дожди
Ты, домой вернувшись, прочти
На остывшей золе «Дождись…»

[nnnnn]

Путь по Грани миров, как по кромке клинка
Между Светом и Тьмой, между жизнью и смертью
И так хрупок тот мир, что мы держим в руках
Мир, в который другим так не просто поверить.
Боль от ран на душе и закрыты глаза
Для чего взгляд вперёд, если путь прям и ясен
И нет рядом того, кто бы мог подсказать
Куда дальше идти, если пламя погаснет.

Жизнь – свеча на ветру, и дрожит огонёк
И нетвёрдой рукой в Книгу вписаны судьбы
Позабыта дорога и путь мой далёк
Жизнь на Грани миров, как на грани безумья

Через память и боль, и опять долгий сон
И опять путь прямой ляжет под ноги сталью
И замрёт на губах то ли вздох, то ли стон
Снова странник уходит за призрачной далью…

Как легко потревожить свой маленький мир
Чуть коснулся не так и изломаны крылья
В этой жизни не слишком всё просто, поверь
Против зова души воля часто бессильна.

Это просто печаль, это скоро пройдёт
Как за ливнями вновь возвращается солнце
И растопит жар пламени мертвенный лёд
И забудется боль, и надежда вернётся…

[nnnnn]

Спит серебряный дракон - он болен моим одиночеством.
На ладонях у Тьмы блестит серебром броня.
Кто сказал, будто имя моё станет горьким пророчеством,
Будто чаша людского проклятья не минет меня?

Отражаясь в янтарных глазах, в небе звёзды разбросаны.
Перепончатый бархат крыла хранит от беды.
Мы пока отмеряем свой путь не веками, а веснами,
И на Севере ждём появленья счастливой звезды.

Догорел давно костёр рождения нового имени.
Ветер крылья расправить помог, но пока не взлететь,
Но теперь я не помню, не знаю, и ты не зови меня,
Я давно поняла, что меня обошла моя смерть.

Расскажи мне о том, что скрыто в тенях грядущего.
Сколько можно искать наугад по острой стене.
Впрочем, нет, не спеши - нам и так слишком много отпущено.
Я останусь. Другие уйдут, позабыв обо мне.

[nnnnn]

****
Чьи-то следы под сосной
На белой скатерти снега.
Кто-то спешит домой
В теплую нору, наверно.

Быть может, она в той листве,
Что оставила лесу осень?
Но дальше уводит след,
Скрывается среди сосен.

Смеркается. Воет метель
В притихшем лесу на закате.
Скоро укроет снег
Отпечатки маленьких лапок.

Скроется след в темноте,
Скрыв тайну ночного скитальца.
Под утро устанет снег
Кружить снежинками в танце.

И будет рассветную тишь
Нарушать только тихий шорох
Чьих-то лапок в снегу небольших,
Уставших, но с шагом твердым.

Никто в этом спящем лесу
Не узнает о том, что кто-то
Идет в эту ночь в снегу
Вперед, не зная дороги.

Навстречу новой заре,
При свете луны одинокой.
Лишь ей он откроет секрет,
Что позвало его в дорогу,

Что заставило на метель
Променять уют теплой норки.
И что ищет он здесь, теперь,
Один, шурша по сугробам.

Знакомые тропки, пути —
Все осталось там, где когда-то
Он жил. Замело следы,
И назад уже нет возврата.

Впереди — только чистый снег
И жизнь, что с зарею снова
Начнет свой привычный бег
По тропкам и по сугробам.

Эта ночь растает в рассвет.
В тихий лес придет пробужденье.
Может только лишь сном был след,
Ночным оставленный зверем?

Только тот, кто устал и продрог
До колючек, сопя и с пыхтеньем,
Как хотел бы он верить, что все
Это сон и придет пробужденье.


и устали глаза так

[nnnnn]

Дорога лесная, под тенью деревьев,
Бескрайняя, словно к далекой звезде,
Ведет она лесом. Под солнцем и ветром
Идет по ней Ежик в жару и в метель.

Он знает, что там, где она с горизонтом
Сомкнется, там путь он найдет до звезды —
До той, что на небе горит, словно солнце,
В час предрассветный зовет и манит.

И ночью однажды, он верит, он знает,
Увидит он блеск неземной красоты,
Узнает в нем холод ночного сиянья —
Того, что когда-то он видел с земли.

Он будет глядеть на него, забывая,
Что кто-то не верил, что можно дойти
Туда, где на небе зовет и сверкает
Загадочный блеск той далекой звезды.

Жил был Ежик, он был обычным Ежиком - не грустным не веселым, просто Ежиком. Спал он, как и все Ежики, днем, а жил своей ежовой жизнью ночью.

Солнца он почти никогда не видел - в лесу было темно. Вековые дубы своими громадными кронами впитывали без остатка весь солнечный свет и тепло. К зиме деревья освобождались от пышной листвы, позволяя лучам солнца проникать в лесную чащу, но Ежики спят зимой.

Когда Ежик не спал, и выдавалась безоблачная погода, он любовался луной и манящими, магически мерцающими в ночной мгле бесконечными холодными звездами.

Как-то темной холодной ночью глубокой осени, ему во сне приснилась Звездочка. Он никогда в жизни не видел такого теплого, нежного и ослепительного создания. Ему было очень уютно быть рядышком со Звездочкой, он нежился в ее теплых и ласковых лучиках. Ежик не знал, как зовут Звездочку.

С тех пор она снилась ему очень часто. Когда ему было очень плохо, он вспоминал свои удивительные сны, и если ему было холодно, от промозглого осеннего ветра, или страшно, от угугуканья полярной совы, подумав о своей Звездочке, он вдруг согревался или сразу становился храбрым. Когда его одолевали ежовые проблемы, да так, что уже и жить не хотелось, он вдруг вспоминал о своей любимой Звездочке, и проблемы, уходя на второй план, разрешались как-то сами собой. Когда ему было очень хорошо, он в своих снах делился своими маленькими радостями со своей любимой Звездочкой, и она, как ему тогда казалось, начинала светить еще ярче и греть на капельку сильнее.

Он бесконечно любил свою Звездочку, и мысли о ней заставляли искриться лучиками счастья его темные глазки-бусинки. Однажды, он рассказал своим родным и близким, о своих снах. Но все ежики сказали, что это не правильно - ежику должны сниться только ежики или на худой конец, земляника, но никак не звездочки, тем более, та, от которой можно ослепнуть. Потому, что старые ежи помнили и знали по рассказам своих прадедушек и прабабушек, что звезды бывают очень яркими и жестоко горячими, вот как солнце например. Но ежик был бесконечно предан своей лучистой мечте!

Все начали смеяться над ним, и он остался совсем без друзей. Из обычного Ежика он стал Грустным. Он начал жить только для того, что бы поскорее забраться в свою маленькую норку, уснуть, и увидеть Её, свою Милую, Бесконечно нежную и ласковую Звездочку!

Шли годы, и он перестал рассказывать о своей мечте своим родным и близким, он перестал рассказывать о своих снах друзьям, которые снова вернулись, он стал любить свою звездочку тихо и незаметно, и ему казалось, что она отвечает ему взаимностью. Он знал, когда-нибудь он увидит ее наяву, и он знал, что она его согрет, он знал, какие слова он скажет своей заветной мечте при встрече...

Как-то глубоким зимнем морозным днем Ежик во сне вновь увидел свою мечту, она сверкала и манила его ласковым и нежным теплом к себе. Заветная мечта Ежика всегда молчала, но в этом сне игриво удаляясь, она прошептала ему: "Иди ко мне!"

Ежик пошел за своей Звездочкой. Он не заметил, как вышел из своей еще осенью законопаченной опавшей листвой норки, как, обжигая лапки, он пробрался сквозь холодный и колючий сугроб снега, как, расцарапав маленькими коготками острую корочку льда, выбрался на поверхность. Он не поверил своим глазам - миллиарды снежных алмазиков сверкали на ярчайшем свете от чего-то огромного нежного и теплого, плывущего на ярчайшем чистейшем синем небе. Он узнал ее! Это была его Звездочка! Она освещала его своими лучами, слепила его привыкшие к кромешной темноте глазки-бусинки, но он уже не видел ничего кроме, ослепительно белого света. Он знал, что это Она, его Звездочка! Он не чувствовал, что она его совсем-совсем не греет.

Промокшая от беспощадного, мокрого снега его колючая шкурка уже давно окаменела, превратившись в ледяной панцирь, но крохотное сердечко маленького Ежика колотилось с такой силой, что он не чувствовал, как его маленькие лапки превратились в ледышки. Он вспомнил заветные, так давно пытавшиеся вырваться из его огромной души слова: "Звездочка, я тебя люблю!", - прошептал он, но она не обращала на него внимания. Он попытался крикнуть громче, но только смог чуть слышно сказать: "Звездочка, я люблю тебя!".

Звездочка блеснула каким-то особым лучиком по уже ослепшим глазам замерзающего Ежика. Ежик почувствовал, такое знакомое ласковое тепло.

"Звездочка, я тебя люблю!", - изо всех сил закричал Ежик. И она услышала его!
"Ты милый, Ежик! Ты хороший...", - сказала Ежику его Любимая Звездочка. Он уже не видел ее потому, что глазки-бусинки ослепли при первых же лучах солнца, он почти не чувствовал ее тепло потому, что его тельце уже почти полностью превратилось в ледышку, но он слышал ее!
"Ты хороший, - повторила она, - но это не правильно! Так быть не должно! Ты должен любить только Ежиков или, в крайнем случае, землянику. Звездочек ежики любить не должны! Это не правильно, так быть не должно, это не честно! Не обижай меня... Это не честно! Ты хороший, Ты милый", - сказала звездочка, укрываясь тяжелыми свинцовыми снежными тучами.

Замерзшее тело Ежика стояло на ледяных, вмерзших в оледеневшие сугробы ножках посреди голого, промерзшего насквозь черного, векового дубового леса. Остекленевший взгляд его ослепших глаз был обращен в темное морозное небо, где только что скрылся последний лучик его любимой Звездочки. Почувствовав, что исчезли последние капельки ласкового и нежного тепла, он понял, что Она, его самая заветная мечта, не оставив никакой надежды, покинула его. Он слышал, как промозглый полярный ветер гнал на запад свинцовые снежные тучи, в бесконечной глубине которых нежилась его любимая Звездочка. Слезы, выступившие на замерзших глазках-бусинках, тут же превратились в замысловатые морозные узоры.

Ослепший Ежик ничего не видел, его оледеневшее тельце уже ничего не чувствовало, но он слышал! В его голове звучали последние слова его любимой Звездочки: "Это неправильно, так быть не должно, это не честно…"

Последнее, что услышал ежик - оглушительный хрустальный звон - это крохотное заледеневшее сердечко, последним ударом вырвавшись из ледяного комочка, еще несколько часов назад называвшееся Ежиком, разбилось на тысячу крохотных, похожих на рубины осколков. Бесконечно нежный, теплый, ослепительно-ласковый белый свет поглотила беспощадная, звенящая пустотой, безжизненная, ледяная тьма.

Душа Ежика поднялась высоко в небо и превратилась в маленькую колючую Звездочку. Теперь он мог любить бесконечно и никто бы не смог сказать что это неправильно и так не должно быть.

[nnnnn]

мне почему-то стало грустно..
когда в вечерней тишине..
я вдруг твой голос не услышала..
ты почему не звонишь мне?
быть может я тебя обидела..
но как узнать об этом мне?
скажи же, что с тобой случилось?
ты почему не звонишь мне?
быть может занят ты делами..
но я зову тебя, услышь!
я просто без тебя скучаю..
ты почему мне не звонишь?..
для рифмы в этом стихе не совсем неправильное ударение ну и неважно

И как то трудно жить от встречи и до встречи,
И ждать когда ты позвонишь мне вновь.
Я засыпаю с телефоном каждый вечер,
И просыпаюсь глядя на него.
Там пустота - ни строчки, ни звоночка.
И я мирюсь. Тоскую целый день.
Но вот приходит ночь и я надеюсь очень,
Меня разбудишь ты своим звонком.

[nnnnn]

Летом Москва расцветает футболками,
Летом в Москве очень жарко.
Вот летом-то ежик внутрь иголками
Сбежал прямо из зоопарка.

Если б не спрятал их внутрь, ей-ей,
В клетке сидел бы внутри с нутрией...

Так он и топал по Красной Пресне,
А в голой его голове
Все время вертелась веселая песня,
А в песне всего строчки две:

Если все будут внутрь колючками,
Значит, не будут противными злючками!

Ведь если кого-то ударишь со злости
Или толкнешь, как медведь,
Колючки вонзятся и в мясо, и в кости,
Но не в чужие — в свои ведь!

Поэтому все, кто внутрь колючками,
Не будут грубыми злючками!

И если вдруг кто-то кого-то случайно
Обидит словами иль ложью,
Иголки и в сердце, и в совесть отчаянно
Тут же вопьются с дрожью.

Поэтому все, кто внутрь иголками,
Не будут дружить с кривотолками!

А если вдруг кто-то кого-то на помощь
В холодной воде позовет,
Колючками страх свой в угол загонишь
И храбро нырнешь под лед.

Поэтому все, кто внутрь иголками,
Не будут друг другу волками!

А может быть, кто-то слово живое
Захочет услышать в ночи,
И сердце, как скорая помощь, взвоет
И даже на красный помчит.

Поэтому все, кто внутрь колючками,
Не будут душевными злючками!

Вот так и пыхтел он по Красной Пресне,
Ежик колючками внутрь...
Солнце-солонка солило день пресный
В круто замешанном утре.

И ёжик не выглядел голым,
Без острых своих иголок.
Зачем ему эти колючки,
Когда есть футболка и брючки!?

А может, ему было жарко?
Вот он и шел без меха...
И в общем его мне жалко,
И в целом совсем не до смеха:
Оставил бы парочку, что ли,
Иголок, торчащих наружу,
Чтоб чувствовать меньше боли
И чтоб не попасть на ужин
Тем, кому душу мозолит
И в жизни совсем не нужен.

[nnnnn]

Мы знакомы чуть больше недели.
То был вторник, сегодня – среда.
Незаметно семь дней пролетели,
Утекли, как сквозь пальцы вода.

Я запомнил, как всё это было…
Среди серого скучного дня
Неожиданно ты позвонила
И сказала: “Привет! Это я!”

Мы с тобой говорили так мало…
Разговор тот я в сердце храню!
Напоследок ты тихо сказала:
“Я попозже ещё позвоню…”

Но шли дни, календарь отрывая…
Старый клён уже весь пожелтел.
Каждый раз на звонок отвечая,
Я твой голос услышать хотел.

Стрелка мчалась по вечному кругу
От одной до другой полосы.
И минуты сменяли друг друга,
Постепенно сливаясь в часы.

Я тебя не хотел бы обидеть…
Только ждать уже не было сил!
Я хотел тебя просто увидеть!
И я сам позвонил и спросил:

“Почему не звонишь и не пишешь?”
“Почему ты всегда занята?…”
“Мы когда-нибудь встретимся, слышишь?”
Но ответила ты: “Никогда…”

НИКОГДА… Что за странное слово?…
Обжигает, как будто огнём.
НИКОГДА мы не встретимся снова…
НИКОГДА мы не будем вдвоём.

НИКОГДА ничего не случится.
НИКОГДА нам с тобою не быть.
И мечтам НИКОГДА уж не сбыться.
НИКОГДА мне тебя не забыть.

“Никогда…” – прошепчу осторожно
“Уж не встретятся наши пути…”
От судьбы убежать невозможно.
От судьбы невозможно уйти.

НИКОГДА ты меня не увидишь.
НИКОГДА ты ко мне не придёшь.
НИКОГДА ты меня не услышишь.
НИКОГДА ты меня не поймёшь.

НИКОГДА… Что за горькое слово?…
Тихо плачет от боли душа…
Три коротких малюсеньких слога,
Что терзают больнее ножа.

Сердце бьётся всё тише и тише,
Замирая на миг иногда.
НИКОГДА я тебя не увижу…
Не услышу тебя НИКОГДА…

НИКОГДА… Необычное слово…
Как суровый звучит приговор…
Жалит сердце, как маленький овод.
Обжигает, как будто костёр.

“Никогда… Никогда… Безнадёжно…”
Слышу шёпот осенней листвы.
Это значит “почти невозможно”.
Это значит “напрасно”, увы.

НИКОГДА – это призрачно мало.
НИКОГДА – это словно стена.
А ведь мне тебя так не хватало!
А ведь ты мне была так нужна!

Может быть, ты вернёшься однажды,
Когда сердце опять загрустит.
Ты позвонишь внезапно и скажешь
Тихим голосом нежным: “Прости!”

“Ты прости, что тебя отвергала!
Извини, что была занята!
Может быть, мы начнём всё сначала?”
Но я тихо скажу: “Никогда…”

[nnnnn]

Воину ночи никто не скажет бранного слова
А если не можешь петь, молчи ему в след
Удачи в дороге проси ему у духа лесного
Проси ветра хранить его сотни лет.
Придумай имя, зажги в ночи
Огонь на ладонях.
Пляши в закатную тризну, оплачь дождем
Того, кто светлым клинком
Крылатые страхи во мрак прогонит,
А после уйдет, чтобы снова забыли о нем.

Воину ночи в сером тумане звезды не светят
И нечего помнить, годы летят вперед
Песня там за спиной или просто северный ветер
Шумно взмахнул крылом, и кончился год
Если в сердце темно, зачем
Дорога кольцом свернулась
Жжет слепые глаза свеча на окне
Он бежал наугад, а память вновь его обманула
И ехала с ним беда на одном коне

Воину ночи никто никогда не выйдет навстречу,
Хотя он умел исцелять холодом рук
И тихо в закате стоял его конь, обогнавший вечер
И страхи ночные пришли и стали вокруг.
И падали демоны ниц перед лицом незрячим.
И бусины слов или звезд низали на нить
А он от века горел и словно не знал, что огонь горячий
И черным углем остыл и остался жить.

[nnnnn]

Пришло утро,
Наивно, но строго
Вползло оно в спальни,
Как белая сталь.
Залезло на простынь,
Кусая за ноги,
Упав на дома,
Как золотая вуаль.

Утро пришло
Неожиданно, резко,
Пройдя твёрдой поступью
По тишине.
Как ярко-блестящая
Белая фреска
Нарисовалось
На сонной Москве.

"Утро пришло", -
Закричали солдаты,
Схватившись за сабли
И двинувшись в бой.
"Утро пришло", -
Закричали пираты
Спрятав добро
И объявляя отбой.

Утро уселось
На арках Парижа,
Глядя с Триумфом
Площадь Звезды,
Утро уселось
На лондонских крышах,
Через Ла-Манш
освещая мосты...

Депутаты в Парламенте спят на законах,
Мирные граждане спят на кроватях,
Медведи на севере дремлют в берлогах,
Пришло утро,
Наивно и строго
Вошло оно
в дремлющий старенький мир

Метро загудело раскатами грома,
КАМАЗы приехали увозить мусор,
Пираты уснули, пьянея от рома,
Утро пришло, как уставшая муза...
Пришло утро,
И все удивились,
Как быстро прошла эта Странная ночь.
И сотни фантазий
Внезапно разбились,
И ласковый сон пожелал уйти прочь.

Пришло утро,
Как светлая сказка,
Тихонько проникнув
В наш тихий район,
Разлившись по стенам,
Как белая краска,
Зовёт мир из сна
Золотистым лучом.

[nnnnn]

Ночь придет неторопливо
С покрывалом облаков.
За окном ее, дождливой,
Гулко-мокрый звук шагов.

Ночь уйдет, оставив лужи...
Может, нитями дождя
Сшить разорванную душу
Мне поможет, уходя...


Настанет миг... и я усну...
Сотрутся корректором мысли,
И просто в звёздах утону
Под тяжестью забытых истин...
Откроются глаза со странным блеском...
Как мало в жизни видели они,
Как много в жизни было интересов...
Как быстро остаёмся мы одни.
И как смешны мечты, когда забыты...
И как нужны они, когда живут...
Когда слова хрупки, и как стекло, разбиты,
Когда не снятся никакие сны...
Что может быть ночи страшнее,
Когда она совсем пуста,
Что может быть ещё больнее,
Чем сломанная ветка у куста...
Что может быть прекрасней ночи,
Когда она наполнена тобой...
Что может быть её короче,
Когда в ней только ты... со мной...

[nnnnn]

Может, ты все же вспомнишь, что тебе снилось ночью
В час, когда небо плакало пламенем новорожденных
Звезд?
Это были притчи, собранные из неточных
И в общем-то даже случайных
Слов?
Слез?..
Видел ли ты в объятиях сонного сумасшествия,
Как города стояли в красочных одеяниях
Огня?
Был ли ты свидетелем победоносного шествия
Пламенного восхода по пасмурным граням
Дня?
Или к тебе на облаке, сотканном из доверия,
Так вот, нежданно-негаданно, вдруг с неба спустился Бог?
А ты его долго спрашивал о вечности, смерти, вере и
Выборе среди тысячи слишком чужих дорог?

Вспомни, быть может, чувство, что за спиною ветер, -
Это всего лишь крылья?
Очень уставший ангел каждый субботний вечер
Мрачен,
Потрепан,
Пьян.
Расчерчивая дорожку в полграмма “ангельской пыли“,
Рассказывает анекдоты
О рае
Своим друзьям…

А после он громко плачет в жилетку седой Вселенной,
Уже насквозь просоленную от постоянных слез.

Так что тебе снилось ночью под музыку вдохновенной
Симфонии только-только родившихся в небе звезд?

[nnnnn]

Утро. Люди, как вороны, облепили остановки.
Курят воздух, ждут маршрутку, запивая все рассветом.
Утро. Солнце свежего разлива после новой калибровки
Бьет лучами, как на ринге, шлет большой стране приветы.

Утро. Город. Трупы улиц. Кто-то вышел на охоту,
Кто-то лишь с нее вернулся и гуляет перед сном.
Утро. Город. Сны ночные сдали смену и спешат в свою берлогу,
Сны дневные корчат рожи и зевают, забредают не в тот дом...

Утро. Город. Застарелая печаль лезет в окна, лезет в души.
Где-то капает вода, умывает утра лик.
Утро. Город. Лужи, лужи... Лужи окон, мыслей лужи,
Лужи душ и души луж, очень редко чей-то блик.

Утро. Город. Желтость листьев. Аэротика деревьев.
Осень липнет к стылым стеклам, лепит залпы воронья.
Утро. Город. Танцы, танцы... Танцы листьев, танцы навьев.
Небо в осень все сереет, облаками день стекля.

Утро. Город. Стены, стены... Стены зданий, стены чувств.
Философия двора пьет сердца и свою диктует мудрость.
Утро. Город. День пройдет и можно снова добиваться ярких уст.
Скоро снег. Стынет воздух, заостряются умы. Это - осень. Город. Утро.